Дядя Коля против… Записные книжки епископа Варнавы (Беляева) 1950-1960

Описание

Сын рабочего и внук церковного дьячка из глухого деревенского прихода, Николай Никанорович Беляев родился в Москве в 1887-м. С золотой медалью окончил гимназию. В 1910-м поступил в Московскую духовную академию. В 1911-м принял монашество с именем Варнава. С 1920 года — епископ Васильсурский (затем Печерский), викарий Нижегородский. В ноябре 1922-го уходит в подполье. Руководит небольшой православной общиной из «бывших» людей и молодежи. Пытался устроить тайный монастырь в Средней Азии (1928 — 1931). В 1933-м был арестован в Москве, осужден по ст. 58 на три года лагерей. Заключение отбывал на Алтае. С 1936 по 1948 г. живет «в минусе» в Сибири. С 1948-го и до смерти (1963) — в Киеве. Епископ Варнава — автор многих работ, постепенно публикуемых после перестройки, в частности, капитального труда по практической аскетике «Основы искусства святости» (1920-е).

Владение искусством жизни помогло епископу выжить в тоталитарной мясорубке, сохранив при этом достоинство и верность убеждениям. Он не принял известной «Декларации» (1927) о лояльности Церкви коммунистическому режиму и отказывался служить в храмах, открытых по приказу Сталина. В Сибири и Киеве епископ жил как иждивенец своей мнимой «племянницы», а на деле духовной дочери Веры Васильевны Ловзанской (в иночестве Серафима; 1904—2000). Поэтому для посторонних он был «дядей Колей».

До последних дней он тайно окормлял группку церковных людей, воспитанных в старой культуре. На протяжении всей жизни (с 1910-х) вел дневниковые записи, лишь часть которых сохранилась. Его «Записные книжки» (1950 — 1960; далее «ЗК») представляют собой летопись советской жизни, составлявшуюся человеком, внутренне свободным.

В «ЗК» он воссоздает макет позднего сталинизма. Поздний сталинизм — эта вершина Советской империи — был царством декларируемого всеобщего счастья. Все «настоящие» люди полностью реализовывали себя в счастливом сталинском мире, благодаря Вождю и единственно правильному учению. Но этого счастья Варнава не принимал. Он вел непрерывный диалог с этим миром и убеждался, что не может быть в нем счастливым и вообще не может разделять эту «радость». Он видел, что какие-то церковные люди, и даже очень серьезные, как епископ-хирург Лука (Войно-Ясенецкий), вполне пристроились к этой конструкции, даже нашли себя в ней. Его задевала новая, советско-церковная симфония, которая пародировала прежнюю и при этом была направлена и против Церкви, и против человека.

Он осознавал, что идеалы «дневного» советского мира полны изнутри ядовитого смысла, подкладывающего динамит под христианскую цивилизацию. Так, «борьба за мир», развернувшаяся с конца 1940-х, на самом деле была борьбой за мировое господство. Насаждение «народной демократии» в странах Европы оказывалось насаждением диктатуры. Черное постоянно выдают за белое — эту особенность советского языка Варнава все время описывает в «ЗК», в наблюдениях разного уровня и сложности (от бытовых до богословских). За помпезными партийно-правительственными призывами он видел двойное дно и злой умысел идеологии, ставившей своей главной задачей уничтожение христианизированного евро-атлантического мира. И поэтому он, критиковавший в своих книгах недостатки западной цивилизации, все же становился на сторону Запада, ибо тот удерживал политическую свободу для своего общества. Запад для него — синоним христианства.

Он постоянно подчеркивал ложь всех постулатов советского миропорядка. Дружбы народов нет, равенства нет, бесклассового общества нет. Наоборот, всюду царят новое классовое расслоение, аморальность, кастовость, извращенность нормального порядка жизни.

Одним из главных лозунгов, формировавших 1950-е (и последующие) годы, был такой: советский патриотизм — непобедимая сила. Варнава утверждает, что русский и советский патриотизм — разные вещи. Сам он был русским патриотом и поэтому знал, что это мировоззрение имеет христианские корни, требует верности христианским ценностям. Советский же патриотизм был для него синонимом иррационального богоборчества.

В СССР ввели царские погоны, раздельное обучение в школах, мундиры в светских ведомствах, разрешили открыть некоторое количество храмов? Но это — обман для достижения геостратегических целей. Хотя правда нормального уклада человеческой жизни, которую большевики стали допускать в гомеопатических дозах, будет действовать вопреки всему…

Епископ сочувствовал стилягам, дадаистам, авангардистам, модернистам, всем, кто выламывался из серого ряда несвободы. Он подчеркивал, что этот великий, сталинский «рай» шатается, трещит по швам, что он внутри сгнил на корню. Живыми он видел лишь тех, кто сохранил человеческие черты.

Смысл «ЗК» — в отречении от рая, построенного на обмане. Дорога любая подлинность, лишь бы не фальшь. И еще важная линия: тревога за судьбу свободы, свободных обществ, так как только в них сохраняется возможность христианской проповеди.

Епископ Варнава, по его собственным словам, создавал хронику неприкрашенной советской реальности, показывая на многих примерах, взятых то из газет, то из уличных разговоров, то из рассказов тайных свидетелей, то даже из официальных документов, как пирамида «счастливого строя» придавила простого человека.

«Дядя Коля» верил, что невыносимый принудительный «рай» уйдет в прошлое и в России начнется трудная работа по возвращению исторического и личностного самосознания. На это, быть может, уйдет столетие… Но недаром он любил фотографировать своих духовных детей с развернутой советской газетой в руках. Газета для него — это Актуальность, которая подлежит раскрытию для дальнейшего ее преодоления.

Павел Проценко